Альфонс X принадлежал к тому типу исторических личностей, которые во многом опередили свое время. Его политическая программа и правовые установления, основанные на принципах единовластия и борьбы с феодальной анархией, носили прогрессивный характер. Однако абсолютистские устремления монарха не могли найти еще почвы в стране, где в процессе реконкисты сильно возвысилась светская и духовная знать, а вольные города яростно отстаивали свои древние права. Жестокая схватка короля Кастилии с феодалами, принявшая внешние формы династической распри с его собственным сыном Санчо (будущим Санчо IV Храбрым), окончилась для него трагически. В 1282 году Альфонса X низложили кортесы, от него один за другим отреклись все города, кроме Севильи. Король пожаловал ей титул «Благороднейшей, верной, героической и непобедимой» и в качестве девиза и поныне встречающуюся анаграмму: «Она меня не покинула». Не прекратив борьбы, Альфонс X умер в 1284 году в Севилье, прокляв перед смертью сына.
Но, пожалуй, еще более необычной для своего времени широтой отличалась просветительская деятельность этого государя. Натуре Альфонса X был присущ тот универсализм, который отличал уже людей ренессансного склада. Король серьезно занимался астрономией, историей, философией, юриспруденцией, поэзией, музыкой, он возглавлял работу привлеченных к его двору ученых, при его прямом участии как автора было создано немало замечательных научных и литературных произведений.
Представитель мыслящей Испании, Альфонс X прекрасно сознавал ту меру ценности, которая была заключена в наследии арабской культуры. Под его покровительством возросла активность основанной еще в XII веке в Толедо знаменитой школы переводчиков с арабского и еврейского языков. Для дальнейшего развертывания переводческой деятельности Альфонс X основал в 1254 году школы в Севилье и Мурсии по образцу толедской. Вокруг короля группировались лучшие умы и таланты, политика веротерпимости допускала широкое сотрудничество испанцев, арабов и евреев. Не случайно блестящий двор кастильского монарха представлял собой, по справедливому замечанию А. А. Смирнова, «беспримерный во всей средневековой Европе по размаху и интенсивности творчества центр научной и литературной деятельности».
Во времена Альфонса X в Севилью были принесены традиции готического искусства, которые утвердились в Кастилии в XIII веке. К тому времени началось строительство знаменитых соборов в Бургосе, Леоне и Толедо. Первоначально задуманные в соответствии с французскими образцами, готические постройки Кастилии не отличались строгой конструктивной логикой, в тела зданий часто без определенного плана врастали бесчисленные капеллы и сакристии, создаваемые в последующие эпохи. Исключением был собор в Леоне, самый стройный, наделенный ясной структурой, самый «французский»,— его создатель архитектор Энрике, видимо, хорошо знал соборы в Амьене и Реймсе. Но даже в этом сооружении сказались характерные черты испанской готики — статичность, своеобразная тяжеловесность форм, тяготение к крупным нерасчлененным «объемам и гладким степным поверхностям.
То, что было построено во времена Альфонса X в Севилье в традициях готики — башня инфанта Фадрике (1259 г.), некоторые части королевского Алькасара и готическая (вернее, позднероманская) церковь Санта Ана (1268 г.) в предместье Триана (римская Траяна),— выглядело здесь как редкие всходы на чужеродной земле. Мавританское наследие на первых порах оттеснило образцы христианского зодчества. Должно было пройти время, чтобы наметилась тенденция к их художественному синтезу.
По-иному развивалось искусство книги и книжной иллюстрации. При севильском дворе Альфонса X расцвела школа миниатюристов и каллиграфов, которые переписывали и иллюстрировали произведения монарха и его круга. В истории испанской средневековой миниатюры такие манускрипты, как «Песнопения короля Альфонса Мудрого в честь девы Марии» (1275-1284 гг.), написанные на галисийско-португальском языке, или «Книга игр» (1283 г.), занимают одно из почетных мест. Здесь трудно ограничиться ссылкой на преобладающее влияние французской готической миниатюры. Гораздо существеннее увидеть прочные местные традиции, глубоко пустившие корни еще в романское время, а также особенности, порожденные андалусской культурой. Из четырех списков «Песнопений» наиболее полный (420 песен) был перенесен из севильского собора в библиотеку Эскориала. Сам характер литературного произведения, написанного в форме коротких и выразительных притч, дал иллюстраторам возможность изобразить разнообразные моменты жизни средневековой Андалусии: торжественную церковную службу и придворные празднества, ожесточенные сражения с маврами и осаду крепостей, торговлю и судопроизводство, работу в поле и уличные сценки, многолюдную корриду и события, происходящие в интимном семейном кругу. Лист состоит обычно из шести изображений, отделенных друг от друга прямоугольной рамкой с геометрическим узором и гербами Кастилии и Леона; все изображения составляют эпизоды связного повествования. С одинаковой степенью детализации воспроизводится простое, банальное и героическое, возвышенное. Особенно тщательна передача утвари, одежды, мебели, ковров, построек, причудливо сочетающих элементы готики и мавританского зодчества. Человек уже в значительной мере соразмерен окружающему миру, появляется своеобразное обозначение среды — арены его деятельности. Вместе с тем типичное для средневековья ощущение вселенной, перенаселенной событиями и существами, резко сжато пределами изображения, что особенно заметно в области миниатюры, искусства камерного и связанного масштабами манускрипта. Нередко сгрудившаяся группа воинов или всадников — это образ огромного войска, башни и крыши зданий создают представление о великолепном городе, а детали аркады — о роскошном интерьере дворца. С другой стороны, архитектурные мотивы зачастую играют декоративную роль орнаментального бордюра. Вводимые в иллюстрации пейзажные фоны, чуждые строю европейской миниатюры, отражали прямое восточное влияние.
В образную структуру манускриптов органически вошли слово и музыка. Стихи «Песнопений», переписанные искусными каллиграфами, получили драгоценную мавританскую оправу, особенно изысканную в рисунке инициалов. В их тонком узорочье угадываются орнаментальные мотивы, которые имели у мавров охранительное и символическое значение. Музыка царит здесь не только в потных знаках, но и в регулярно повторяющихся через каждые десять песен заставках — миниатюрах с изображением двух играющих музыкантов. Гимны в честь девы Марии исполняют христиане и мавры, и подобный образ кажется естественным в атмосфере севильского общества с его культом поэзии, песен, музыки и танца. Известно, что кастильское духовенство пыталось всячески воспрепятствовать обычаю привлекать к вечерним службам в храмах арабских и еврейских певцов и музыкантов, о чем свидетельствовало специальное постановление церковного собора в Вальядолиде в 1322 году. Однако всепроникающее языческое народное начало вплеталось сверкающими нитями в праздничные ритуалы, в само церковное искусство. Севильская школа придворных миниатюристов и каллиграфов (имена некоторых из них известны) развивалась в условиях высокого культурного подъема времени Альфонса X. Она просуществовала сравнительно недолго, оставив яркий и, быть может, еще недостаточно оцененный след в истории средневековой испанской живописи. Ее произведения представляют не только историко-познавательный интерес, но и дают почувствовать духовный климат эпохи, убеждают в творческой жизнеспособности севильского общества с его широтой воззрений, красочностью вымысла, поисками правдивости и чувственной конкретностью художественного мышления.